– Сколько учителей не хватает на данный момент?
– В Таллинне – 200 открытых вакансий. Плюс добавится еще 80. В целом, это – примерно столько же работников в сфере образования, сколько мы ищем каждый год к сентябрю. Это происходит из-за текучки кадров – молодые учителя не задерживаются надолго. Собственно, как и я сам.
– Как заканчивают трудовые договоры? Учителей сокращают или увольняют?
– Увольняют. Договор прекращают по причине несоответствия требуемой квалификации. Но так как всё нужно было делать корректно, то об этом мы предупреждали за 6 месяцев – о том, что через полгода нужно будет соответствовать новым квалификационным требованиям. В противном случае – трудовой договор будет прекращен.
Сокращение подразумевает, что мы утрачиваем эту должность в структуре, но это не так – должность остается.
– Какой возраст тех, кто не подтвердил свою квалификацию?
– В основном, люди постарше. Насколько мне известно, таких проблем меньше у тех, кто моложе 45 лет, кто учился в университетах уже при свободной Эстонии.
– Учителя, которые получили отсрочку, будут доучиваться за свой счет?
– Нет, конечно. Если хочется индивидуального подхода – тогда да, сами оплачивают. Город же организует курсы и языковой обмен.
Языковой обмен – замечательная возможность пойти на месяц-другой два месяца к своим коллегам в эстонскую школу и поучаствовать в работе эстонского коллектива. И всё это время людям выплачивается зарплата, а в школе их заменяют. Город компенсирует деньги за замену этого учителя. То есть еще несколько миллионов евро уходят на эту программу. Все, кто участвовал в обмене учителей, очень довольны.
Плюс за счет города оформлены подписки на разные образовательные интернет-платформы, где можно учить языки.
Личный опыт
– Почему вы оставили работу в школе?
– Я выбрал, наверное, самый экстремальный путь. После окончания университета и службы в армии я уехал в Ида-Вирумаа по программе Noored kooli. Регион – интересный. Я счел, что это – самый верный вариант: посмотреть, как люди живут – в сравнении с Таллинном и Тарту – поработать с детьми, пообщаться с их родителями. Найти с ними точки соприкосновения – это дорогого стоит. Но и цена тому высокая.
В то время – в 2020 году – не было никакой надбавки к зарплате. Думаю, что если бы тогда у меня в Таллинне была семья и дети, организовать переезд было бы значительно тяжелее.
Я преподавал на эстонском в Синимяэской основной школе в Нарва-Йыэсуу, в которой были классы на эстонском и классы погружения. 95% учеников – русскоговорящие.
Было нелегко ездить постоянно в Таллинн – во время работы учителем были курсы педагогики в Таллиннском университете от программы Noored Kooli. Также в школе, где я работал, в то время было очень нестабильное управление, директора менялись каждый год. Программа через два года закончилась, я решил вернуться в Таллинн и здесь тоже работал в школе.
Когда началась война в Украине, устроился в НКО Mondo и занимался тоже темой образования – приемом украинских учителей, учеников и их адаптацией в Эстонии.
– Как выучили эстонский? Благодаря методике погружения?
– Нет, для начала мои родители меня отдали в эстонский детский сад. Тогда это было прогрессивное решение, очень мало кто так делал в то время. И руководители учебных заведений чаще нарушали закон.
Конституция гласит, что всем обеспечено образование на эстонском языке, и если русскоязычные родители приходят отдавать ребенка в сад или в школу, а им говорят, что не могут взять ребенка из-за незнания языка, то это – незаконно.
Сейчас мы, в Департаменте образования, очень серьезно рассматриваем случаи отказа – ни школа, ни детсад не может на этом основании отказать в зачислении. А в то время еще нарушали законы. Но я все же попал в эстонский садик. Нас было двое русскоговорящих в группе.
– Сдавали экзамен на С1?
– И на В2, и на С1. На С1 я сдавал в последний раз в 2015 году, еще в гимназии.
– Говорят, тогда был другой С1 – более простой.
– Да, но и тогда он был уже неплохой. Сейчас не сдавал, но готовил людей к экзамену на категорию В2 – и школьников, и людей постарше. Но и о С1 имею представление.
Качество и количество
– Как вы считаете, повлияет ли переход на эстонский язык обучения на качество преподавания? Ведь сдать экзамен на С1 – это одно, а вести уроки на эстонском – совсем другое… Оцените по 10-балльной шкале.
– У нас 20 школ перехода в Таллинне, в 13 из них уже было частичное преподавание на эстонском в классах погружения. В добром десятке школ уровневые работы – очень хорошие. Так что, я не боюсь, что в этих школах будет резкий скачок вниз. Но есть также школы, для которых преподавание на эстонском будет в новинку.
В среднем по Таллинну я бы дал семерку. У меня большая вера во многие школы. Я видел многих учителей, для которых русский язык – родной, но они преподают на эстонском и прекрасно справляются.
– Если сравнивать районы столицы, где больше проблем?
– В разных районах города – разное количество школ. Ласнамяэ – большой район, где много школ. В Кристийне, например, школ перехода нет.
В Ласнамяэ есть очень сильные школы, например, Ляэнемереская гимназия или Русский лицей, в котором, возможно, эстонский немного проседает, но другие предметы – на солидном уровне.
Самая трудная ситуация в связи с нехваткой учителей – в Ласнамяэ и Пыхья-Таллинне.
Приоритеты и планирование
– Про вашего предшественника на посту вице-мэра, Андрея Канте, говорили, что он не политизирован, а скорее практик. Как бы вы себя охарактеризовали?
– Я больше в политике. Присутствовал при основании партии «Ээсти 200» в 2018 году, дважды был членом правления партии, политические должности не занимал, много участвовал в политических дебатах, но при этом всегда работал в секторе образования.
Был знаком со многими директорами школ еще до этой должности, опыт работы в школах также есть.
Что касается Андрея Канте – не устаю говорить позитивные слова в его адрес. Работать с ним – замечательно. По многим проектам мы продолжили работу. Андрей Канте – это лучшее, что случилось со сферой образования за 20 лет правления центристов.
Дело в том, что впервые при Андрее Канте Таллинн стал системно подходить к преподаванию на эстонском языке в русских школах. Ведь работа заключается не только в том, чтобы придумать меры поддержки, найти деньги в бюджете и распределить. Но это – и встречи: с директорами, учителями, родителями. Во все школы Андрей Канте успел сходить, построить отношения, успел убедить многих, кто сомневался в реформе.
– Какие проекты вы будете продолжать?
– Из проектов – у нас много тушения пожаров. Например, образовательная инфраструктура. Был сформирован план – с 2018 по 2030 год на инвестиции в строительство, но сейчас этот план не актуален. А нового плана нет.
Новые школы и государство строит, и город. Зачастую выглядит все очень дорого-богато, на уровне, который могут позволить себе даже не все страны Западной Европы. Например, Пельгулиннаская госгимназия, которую строило государство, – проект обошелся в 15 миллионов евро. В итоге – лучшее деревянное строение года, посмотреть на него приезжают архитекторы из других стран… А можно было построить почти в два раза дешевле.
При прежнем руководстве города особенно важной была политическая составляющая – чтобы перед выборами было красиво. На мой взгляд, политический приоритет часто мешает в долгосрочном планировании.
Есть текущие расходы, на которые в основном идут деньги налогоплательщиков, и в этих расходах заложены все зарплаты всех учителей. Но если мы говорим про инвестиции в инфраструктуру, то на эти цели берут кредиты.
И если мы возьмем меньше кредитов или будем меньше инвестировать в инфраструктуру, это не значит, что кредитные деньги можно перенаправить в зарплату – зарплату с кредитов не выплачивают.
Вместе с тем на треть больше проектов можно было бы осуществить, если бы другие проекты были более скромные. И в ближайшие годы Таллинн будет придерживаться именно этого направления.
Найти и подготовить
– Где город ищет недостающих учителей?
– По данным Кассы по безработице, на рынке – более 3000 специалистов с дипломом педагога, не работающих по профессии. Они – там, где более высокие зарплаты, в частном секторе. В планах – привлечь этих людей.
С сентября Таллинн направляет семь миллионов в зарплатный фонд педагогов. Но это не означает, что мы повышаем зарплату всем одинаково. Если эти деньги распределить среди всех работников образования, то зарплаты педагогов повысились бы примерно на 60 евро. У директоров есть возможность дифференциации, когда они могут принять решение о повышении зарплаты тем педагогам, которых не хватает больше остальных.
Плюс программа вербовки, которой занимаются два специалиста.
– Если у человека нет педобразования, как оценивают компетентность?
– Во-первых, еще до перехода сложилось так, что от 15–20% процентов учителей (в зависимости от города или региона) – специалисты без полной квалификации. То есть, либо эстонский язык не знают, либо у них образование не соответствующее.
Во-вторых, требования в Эстонии, по закону, – очень высокие: обязательны степень магистра и квалификация учителя. В Эстонии – одни из самых высоких требований к учителям, причем это касается и учителей в начальных классах. Я недавно ездил в Голландию, встречался с городской управой Роттердама. И они сказали, что у них для преподавания до седьмого класса достаточно степени бакалавра.
Директор выбирает специалиста по определенному алгоритму: первое, на что обращают внимание, – квалификация. То есть человек либо учился на педагога, либо у него степень магистра плюс квалификация учителя. Если вообще никого не найти, то можно допустить получающего высшее образование человека, но заключить с ним договор только на один год. Договор заканчивается – объявляют новый конкурс. Если конкурс опять проваливается, то снова можно взять на эту должность того же человека. По закону это делают именно так.
За оценку компетентности отвечает администрация школы. Если возникает слишком много вопросов, то подключается департамент. В детских садах, насколько мне известно, такой нехватки кадров нет.
Если человек не обучался ни по какой программе, но у него есть высшее образование, эстонский язык, и он хотел бы работать педагогом, а других кандидатов у директора нет, то его принимают на работу, но посылают на курсы повышения квалификации.
– Кто оплачивает обучение?
– Государство платит университетам, и они все организуют. Или за счёт школы. Учителя сами не платят.
– Эстоноязычные педагоги идут работать в бывшие русские школы?
– Мне нравится приводить в пример то учреждение, которое я лучше всего знаю, – мою родную школу. Там 40 процентов учителей – эстонцы, еще с 2000-х, как начали преподавать по системе погружения.
Такие школы есть: в Ласнамяэ, например, гимназия Паэ, в центре города – Таллиннская гуманитарная гимназия. Не большинство, но примеры есть.
В те школы, в которые сейчас идет набор, приходят единицы из эстоноязычных педагогов.
– Почему не идут?
– В основном говорят, что рабочий язык на собраниях – русский, и они особо не понимают, что происходит. И еще другая рабочая культура. Я бы сказал, что это в какой-то степени – миф.
Те директора, которых я знаю, – вовсе не олдскульные или непонимающие современное образование. Львиная доля руководителей школ хорошо разбирается, они – замечательные люди. Но есть такой стереотип, что в русских школах – консервативный стиль управления, авторитарный – сверху сказали, значит, надо делать. Хотя в некоторых школах Таллинна и такое бывало.
Благодаря разным программам министерства я знаком со многими школами Эстонии. Разница в стиле управления, конечно, есть. Но все потихоньку меняется.
Будут ли исключения?
– Каким вы видите обучение детей с особыми потребностями в контексте перехода на обучение на эстонском языке?
– Дети с более серьезными диагнозами обучаются в специальных учреждениях, в Таллинне всего две такие школы. Такие дети могут продолжать учиться на родном языке, и к специалистам, которые с ними работают, меньше спрос в плане требований языковой категории.
Что касается остальных детей, то с точки зрения науки, по опыту других европейских стран, они могут учиться, главное – поддержка. То есть в идеале, если все ресурсы есть, все специалисты есть, все должно работать.
– Если такой ребенок не справляется, что делать?
– Во-первых, нужно обратиться к экспертам. Школьный опорный специалист направляет в консультационный центр Rajaleidja, который даст свою оценку. На базе этого решения выделяют школе дополнительные ресурсы, чтобы конкретно этому ребенку помочь. Чем больше таких детей, тем больше финансов. Поэтому очень важно, чтобы родители отнеслись к этому серьезно – любое решение, любой штамп означает обязанность учебного учреждения получить эти ресурсы и распределить. А мы проверим, созданы ли соответствующие условия.
И еще надеемся на Таллиннский учебно-консультативный центр. Если не хватает поддержки опорной системы в школе, всегда есть возможность обратиться еще и туда. В центре работают и логопеды, и психологи, и коррекционные педагоги – 40 специалистов по всему городу.
Горели, горели да выгорели
– Какой процент выпускников вузов приходит работать в школу?
– Думаю, больше 75 процентов. Но примерно половина из них уходят из школы в первые пять лет. Выгорают. Нагрузка большая, зарплата – не та, что хотелось бы при такой нагрузке, и где-то в другом месте можно найти работу спокойнее.
На самом деле у нас и госпрограмма, и академические цели школы – что и как преподавать – очень амбициозные. Соответственно и нагрузка учителя выше. Ставка учителя сейчас не должна превышать 24 контактных часов, но следует понимать, что это – по пять уроков в день при полной ставке, и к ним нужно подготовиться. Плюс обратная связь, общение с родителями, с коллегами, собрания, планёрки. То есть в неделю набирается более 40 часов. Другие страны уже потихоньку начинают говорить о том, что в школе можно было бы преподавать меньше.
– Какие проблемы вы видите в современной школе в целом?
– Например, качество руководства в системе образования. С определенных пор у нас перестали заключать срочные договоры на должности директора. Раньше было так, что через пять лет на одной должности нужно было снова выдвигать кандидатуру. Подтверждать план развития.
Но теперь в школах – бессрочные договоры. И иногда получается, что закон вроде и не нарушают, но школа куда-то не туда идет. И это, конечно, касается всех самоуправлений.
– Правда ли, что сейчас в школе система выстроена таким образом, что педагоги, по сути, бесправны перед учениками?
– Даже больше перед семьями. На мой взгляд, ожидания от системы образования завышены.
С одной стороны, все хотят высокого качества. Образование для многих – как религия: все верят, что если его получить, наступит лучшая жизнь. Это хорошо, но с другой стороны воспитательный процесс зачастую перекладывают на учебное учреждение, а ведь роль семьи и родителей тоже очень важна в формировании личности у ребенка.
Раньше было по-другому. У учителя был статус. Сейчас, в демократическом обществе, все почувствовали свободу, изменилась культура общения с учителями. Авторитарных решений стало меньше, и на радостях многие требуют больше, и не всегда вежливо и учтиво.
Бывает, что в департамент поступают жалобы, и три четверти этих жалоб – ситуации, когда родители перегибают палку. Мы стараемся действовать в этих случаях так, чтобы и ученику не навредить, и права учителя защитить.
– Осенью будут обсуждать стратегии бюджета на 2025-й год. Каковы главные приоритеты?
– У нас «зреет» коллективный договор. И роль муниципального самоуправления в этом очень велика – подпись в договоре с таллиннскими учителями, с профсоюзами будем ставить именно мы. Чтобы этот договор заключить, понадобятся еще финансы.
– То есть зарплаты будут повышать?
– В планах правительства – к 2027-му году – 120% от средней зарплаты по Эстонии. Семь миллионов заложено в бюджет при новой мэрии, но придется добавить еще.
Два самых дорогих наших обещания – зарплаты учителям и очистить зимой улицы от снега. А также пересмотреть планы по инвестициям в инфраструктуру.
– Если говорить в общем, почему многие люди не знают эстонский, хотя и учат его годами?
– Важно общение. Я ходил в эстонский сад, потом – в класс погружения. Знал эстонский, но он не был живой. Потом поступил в университет. И тогда жизнь изменилась, я почувствовал себя действительно частью общества.
Но я – человек социальный, и у меня широкий круг общения. А для кого-то общение – это вызов.
А в семье говорю по-русски. Мои родители – образованные люди, они проводили со мной много времени, привили уважение к русскому театру как искусству. Они знают эстонский язык, но никогда со мной дома по-эстонски не говорили. Им даже в садике сказали: дома говорить только на русском. Так и пошло.
Очень важно развивать ребенка с помощью книг, опытом на природе. Знания закрепляются, языки развиваются.
И ещё один нюанс: в раннем погружении у меня было два урока русского в неделю. Сейчас, при переходе, будет тоже два урока родного языка в неделю.
А в свободное время я читаю на русском – в отпуске дочитал Ремарка с переводом на русский, хожу в Русский театр и свои тексты также пишу на родном языке.
НАША СПРАВКА
- Родился 15 декабря 1996 года.
- Окончил Таллиннскую Мустамяэскую гуманитарную гимназию.
- В 2019 году получил степень бакалавра политологии в Тартуском университете.
- В 2020–2022 гг. участвовал в программе Noored Kooli для лидеров образования и преподавал в Ида-Вирумаа.
- Позже работал экспертом по образованию и руководителем проекта гуманитарной помощи для Украины в общественной организации MTÜ Mondo.
- Изучал менеджмент системы образования в магистратуре Таллиннского университета.
- Член таллиннской дружины Кайтселийта.
- Член правления партии «Ээсти 200». Баллотировался на выборах в Рийгикогу в 2023 году, но не был избран в парламент.
- 2023–2024 – советник министра экономики и инфотехнологий Тийта Рийсало.
- С апреля 2024 года – вице-мэр Таллинна по вопросам образования.
