Во многом это обусловлено распадом парламентской оппозиции. Попытки EKRE превратить здешнюю жизнь в безобразие не нашли понимания ни у центристов, ни у сторонников Isamaa. Центристов беспокоит падение рейтинга, тогда как в Isamaa, напротив, не знают, что делать с его ростом.
Наплыв беженцев из Центристской партии и EKRE настораживает Isamaa: а что они тут делать будут и что останется от репутации легендарной в 1990-х партии после оглашения ее «нового курса»?
Не совсем безоблачно и в правящей коалиции. Резко упавший рейтинг реформистов и Eesti 200 подводит к мысли о назревающем преобразовании коалиции, в чем для реформистов нет ничего нового.
Однако если поменять, например, Eesti 200 на Isamaa, то, с одной стороны, у новой коалиции будет на шесть мест в парламенте меньше, а с другой – реформистам придется иметь дело с придирками Isamaa, чего Eesti 200 себе не позволяет.
Нечто похожее повторилось бы и в случае, если бы предпочли не Isamaa, а центристов – но уже в другой раскраске. Тогда как говорить о союзе реформистов с EKRE вообще бессмысленно. Как видим, перетасовка колоды вряд ли возможна до выборов в Европарламент в июне следующего года.
Бремя этнической однобокости
Кое-что меняется у нас и во внепартийной жизни. Потихоньку рассеивается туман вокруг национального вопроса. Вновь вдруг вспомнили, что для полного счастья одного владения эстонским языком (eestikeelsus) недостаточно, надо овладеть также эстонской идентичностью (eestimeelsus), хотя известно, что сегодня важна не столько этническая, сколько политическая идентичность – т. е. наличие искренней привязанности к Эстонии.
На языковом уровне такого различения в эстонском языке нет – в интернете вы не найдете слова Еestimeelne, ну а разница между этими двумя одинаковыми словами (eestimeelsus, т. е. эстонскость, и Eestimeelsus, т. е. приверженность Эстонии) состоит в том, что в первом случае имеются в виду реальные или воображаемые ценности досоветской Эстонии, а во втором – окружающая нас действительность постсоветской Эстонии, включая изменения в национальном составе вследствие замещения рождаемости иммиграцией.
Это – не выдумки, это – наша сегодняшняя реальность. В похожем положении в свое время оказались и зарубежные эстонцы, оставшиеся после войны в чужой стране наедине со своей eestimeelsus, которую им пришлось пожертвовать действительности их новой родины.
Для нас такой новой родиной становится пока еще недоделанная завтрашняя Эстония, где многое уже не похоже на то, «как было вчера». Подобные процессы, хотя и с другими исходными данными, идут и в среде переселенцев советского времени, которым стоило бы не навязывать eestimeelsus, а помочь приобщиться к Eestimeelsus, что и у самих эстонцев не всегда получается безболезненно.
Правда, когда неизбежность такой эволюции станет понятной всему обществу, а слово Eestimeelsus – приемлемым, в том числе для эстонских филологов, мы сказать не умеем.
Приятно ли быть эстоноземельцем?
В языковом отношении есть еще один нерешенный вопрос: эстоноземельцы. Слово это – калька с эстонского Eestimaa (на эстонском языке с eestimaalased проблем нет), что, в свою очередь, калька с немецкого Estland, превратившегося в свое время на русском языке в Эстляндию.
Тот же «лянд» присущ и названиям других территорий на западных рубежах бывшей Российской империи: Финляндия, Эстляндия, Лифляндия, Курляндия, в отличие от Голландии, Шотландии или Новой Зеландии. Избежать этого удалось лишь Ингерманландии.
Между тем в интернете можно найти и форму Эстландия. Например, таким термином воспользовался в 1853 году известный английский ученый-геолог Родерик Мурчирсон, выступавший в лондонском Гайд-парке на митинге против вступления Великобритании в Крымскую войну и отметивший, что «от приобретения Эстландии и Кавказа положение русского народа, то есть коренного населения метрополии, не улучшилось нисколько».
Классикой стало куда более раннее упоминание здешних мест арабским географом аль-Идриси (1154) как страны под названием Astlanda (Эстланда, Эстландия). Нельзя ли этим как-то воспользоваться, чтобы избавиться от новояза «эстоноземельцы», переименовав их напрямую, без посредничества Eestimaa, с Estland – в более приличных «эстландцев»? «Эстляндцы» тут не годятся, так как Эстляндия охватывала лишь Северную Эстонию как одну из остзейских губерний Российской империи.
Понятно, что такое новшество нуждается в широком обсуждении и наверняка вызовет яростные споры, но это прекрасно вписалось бы в контекст идущего сейчас реального воплощения в жизнь перехода к единой школе и позволило бы попутно устранить никому не нужную нелепицу из нашей жизни.
Зрительно и на слух эстонцы и эстландцы, бесспорно, предстают куда более симпатичной парой соотечественников, чем эстонцы и эстоноземельцы (ср. латыши и латвийцы, русские и россияне).
Или это не так?
