Лариса совсем малышкой прибыла в Эстонию из Ленинградской области. Не по своей воле. В 42-м фашисты гнали женщин и детей в Эстонию. Мама была председателем профсоюза завода. Немцы, взяв Ленинградскую область, первым делом расстреляли всех партийных. Мужчин. Мама была арестована. Все партийные работники были арестованы.
Удивительно, говорит Лариса, что их не расстреляли, а погнали пешком – в Эстонию, в лагерь. Мама везла маленькую Ларису сутками на саночках. Зимой шли. Пешком. До Тапа. Там погрузили в скотные вагоны и довезли до Клоога.
Обычно из раннего детства, почти младенчества, не остается почти никаких воспоминаний. Но страшные переживания, дичайшие впечатления, страх, ужас и кошмар, оказывается, врезаются в детскую память и остаются там на всю последующую жизнь. Смутными отголосками, образами во снах, предчувствиями беды, оголенным чувством несправедливости…
Обрывки воспоминаний – все время хотелось есть. И холод. Мамы обнимали своей детей, чтобы согреть. Лариса помнит каторжные работы, на которые угоняли каждое утро женщин. Кто-то не возвращался… И не только потому, что работы были тяжелы, а женщины истощены. Женщин били и насиловали. А как по-другому показать свое превосходство?!
Конечно, были последствия. Как справлялись? Да тут же, в бараках, за занавеской, что не доходила до пола, и потому дети видели и тазики, и их содержимое. От этого тоже было страшно. От криков и стонов, что пробивались сквозь стиснутые болью зубы. Потому что рожать от нелюдей было больнее в тысячи раз и отвратительнее…
Да, это еще один ужас – когда в барак приходят охранники, пальцем показывают на женщину, и ее уводят. И никто не знает, вернется ли она.
Самое страшное для маленькой Ларисы было убийство обитателей еврейского барака. На рассвете окна барака забросали гранатами. И из спящих женщин, детей, стариков получилось месиво из оторванных голов, рук, ног… Мама закрывала глаза ребенку, но развидеть это все просто невозможно. Много ли их было? Разве может ребенок ответить… Они были. И хотели жить. Наверное, это были местные евреи, они говорили по-русски.
Лариса помнит, что содержали их в бараках, где были только двухъярусные нары да окна. И вши. И болезни. Как будто и забора вокруг не было, бежать то некуда. Уходит вдаль железнодорожная колея, а куда по ней побежишь?
Охрана, конечно, была, и состояла она не только из немцев. Местные работали прилежно и с особым рвением. На детей внимания не обращали, но все равно те съеживались, если взгляд охранника падал на них. А неподалеку торчала труба. А как же?! Сей атрибут лагерный незаменим, попробуй закопай такое количество тех, кто так хотел жить, кто виновен был перед фашистом лишь в том, что родился русским или евреем.
А еще Лариса и сегодня не может переносить запах вареной морковки, капусты и брюквы. Это – «деликатесы» из детства, которые не заглушали постоянного чувства голода. Готовили это варево женщины – из того, что кидали им под ноги. Есть хотелось так, что дети старались не двигаться, ибо любое движение будило внутри чувство голода.
Однажды под бомбежку попал какой-то состав, вагон с провиантом разворотило, детвора облепила его, как муравьи, и в абсолютной тишине только что доски вагона не облизали.
Бомбежки вселяли ужас с металлическим привкусом, сильнее страха от гула падающих снарядов было только желание куда-то спрятаться, хотя бы под деревянный навес, как будто он мог спасти. Падающие на голову снаряды оставили в детской памяти такие воронки, что и во взрослом возрасте страх своими липкими крыльями буквально обездвиживал Ларису, когда мама (уже в мирной жизни) куда-то уходила.
Череда дней ужаса и голода закончилась спустя два года освобождением из лагеря, когда пришли солдаты Советской армии. Торопились фашисты тогда страшно. Расстреливали спешно. Рыли рвы, разводили костры на дне рва, ставили на колени лагерных заключенных и расстреливали. Эти рвы по сей день хранят свою страшную память, пепел, кости, что не успели сгореть.
Сегодня говорят, что Клоога был добровольческим (!!!) трудовым лагерем. То есть зимой пешком из Ленинградской области под дулами фашистских автоматов женщины с детьми разного возраста шли добровольно?..
Лишь несколько лет назад Лариса смогла поехать туда, где прошел кусочек ее жизни. Воспоминания завыли в голос, всколыхнулась душа, заныло сердце. Вот те дома, что были бараками. Представляете, сохранились!
Рыданиями зашлась Лариса, увидев их, потемневшие от времени и… с новенькими стеклопакетами! Там теперь живут люди. Сидели около домов мужики, болтали, пиво тянули. Ну правильно, чего добру пропадать. Как им там спится, живется?..
Конечно, места те изменились. Только рвы, сглаженные временем, как морщины, лежат на лике земном. А во рвах… наша с вами память. Потому что нигде ничто не говорит о том, что именно было здесь. Чуть дальше – мемориал погибшим евреям. О погибших русских – ни слова. Как и не было их здесь. Ни живых, ни расстрелянных. Ни детей, ни взрослых.
Сегодня Лариса в глазах многих эстонцев – оккупант. Интересно получается, да? Фашисты пригнали, а оккупант она – малолетний узник концлагеря.
Если в концлагере выжила девчонкой, помогла Эстонии восстать из разрухи – давай, до свидания. За речку. Восстановили страну и валите отсюда!
